Оплата по конечному результату. 

Безнарядная система и бригадный (артельный) подряд меняют психологию людей

 

 

 

Из книги Левикова А.И. "Калужский вариант"

 

 

При пытливом своём уме и умении слушать, Смирнов-Черкезов довольно быстро стал выделять в рассказах старателей и приисковых специалистов то, что, помню, больше всего занимало в то время нас: необычный эффект артельного труда с оплатой по конечным результатам. То, что сегодня мы бы называли бригадном подрядом.

 

Подрядным способом испокон века работали на Руси артели плотников да каменщиков, но как приспособить его к иным социальным условиям? Тема была предметом бурных дискуссий. Сначала считали: лучше всего годится подряд для деревни. Гремело имя В. Я. Первицкого, одного из зачинателей безнарядных звеньев, получающих оплату «от урожая». Схлёстывались сторонники и противники. Придя в «Литературку», в шестьдесят шестом, мы с Александром Ивановичем застали арьергардные бои этой дискуссии, начатой, кажется, «Комсомолкой». Помню, мы печатали статью за статьей, пытаясь отыскать желанный всем способ лучшей связи земледельца с землей. Спорили: хорошо ли платить и получать за пахоту, культивацию, поливку, уборку - все эти многочисленные разрозненные операции - независимо от урожая, а то и вопреки урожаю? Доказывали: нельзя выписывать наряд каждому в отдельности и на отдельные операции, звенья надо создавать и платить им исключительно по конечной продукции – «от урожая».

 

 За звенья, против звеньев  - в разные стороны тянули писатели, председатели, специалисты. Возражения крутились в основном вокруг погоды. А если не будет дождя?  А если всё вымокнет? Сторонники находили свои резоны, предлагая авансы, страховые фонды, нажимая на то, что не в частнособственнических  жестких условиях зарождается новшество, а в социалистической деревне, под крылом колхозного строя и государства. Не будет из-за погоды урожая - людям пропасть не дадут, но зато в обычное время сработают они, как никогда и не снилось равнодушному «пооперационнику, начинаешь ему уже забывать, что он земледелец. Рассказывали, будто Первицкому надоели разговоры о том, что особые условия его звену создают,  технику хорошую да удобрения, и отправился он в соседний колхоз и своими ребятами, на тамошних машинах и при местной норме удобрений получил у соседей невиданный ими урожай.  Подвиги звеньев обрастали легендами, но и противники не спали, распалялись, ожесточались, новые искали аргументы, чтобы похоронить нарождающееся движение в младенческом возрасте.

 

Один из специалистов сельского хозяйства с пеной у рта доказывал в своей статье, что оплата по конечным результатам в деревне невозможна. А где возможна? 

 

О Николае Злобине в то время, в шестидесятых годах, никто и слыхом не слыхал, но уже взоры многих обернулись к строителям. От головешки сельских споров сначала помалу, а потом и сильно занялся огонь полемики о «шабашниках». Вот, мол, сезонные строители хоть рвачи, хоть и под себя гребут, а как работают! И обнаружили помимо социальной ржавчины нечто привлекательное в «шабашничестве»:   коллективное их старание сделать работу быстрее, лучше, железную самодисциплину, при которой к стаканчику не прикладываются и лишнего не перекуривают, пока не закончат дела. А за то, чтобы фундамент положили и стены подняли, никто им ничего не обещал и не платит - только за готовый дом. Точь-в-точь   как и в звене Первицкого - только за «урожай». Не обнаруживаются ли и у колымских старателей родовые признаки подряда?

 

«Похоже, очень похоже,  - говорил нам Смирнов - Черкезов,  - совпадения очевидны. Казалось бы, колхозный механизатор Рязани и любитель острых ощущений - колымский Старатель, махнувший сюда с берегов Невы, - что общего? А вот поди ж ты! По-видимому, когда люди поставлены в определённые условия труда, связанные с общей оплатой и солидарной ответственностью, начинает действовать некий единый у всех психологический механизм. Позитивный элемент старой круговой поруки? Надо, надо присмотреться. Тут, возможно, клад закопан. Это очень важно. Записывайте подробнее, детали существенны».

 

 И мы с писателем Владиленом Травинским и социологом Виктором Переведенцевым, членами литгазетовской бригады на Колыме, записывали подробно, расспрашивали всех, что называется, с пристрастием.

 

«Старателем быть - адский труд. А те, кто не знает, думают, что у нас сладкая жизнь. Чего про нас только не несут! Вот, мол, старатели, хотят деньгу зашибить».

 

 Мы от заработка не отказываемся. Так ведь и от работы не бежим! Это почему забывают?

 

«Намахаешься - готов медведя съесть, повар только успевай поворачиваться. Поваром в здешних местах тоже не просто, помню, от нас повар ушел - никто не хотел к котлу становится, ребята говорят: лучше на бульдозере пахать».

 

«А бульдозер на Колыме - включил дизель утром, и так до Большой Медведицы…»

 

 Мы говорили со старателями, естественно, не похожими друг на друга. И всё же нас не покидало странное ощущение их родства, какой-то удивительной схожести. Попытаюсь представить вам обобщенный портрет колымского старателя.

 

 Он молод и завидно здоров, под рубашкой - мускулы штангиста. Впрочем, пораспросите-ка его, он и впрямь «баловался» гирями или боксом. По натуре немного авантюрист, в том смысле, что предприимчивость, связанная с риском, стала его натурой. Рисковать он любит и умеет, но не азартно, не как карточный игрок, а с расчётом. В общем-то,  он зря на кон не поставит. Его «была -  не была» прежде всего ставка на самого себя - свою энергию, мускулы, опыт и удачливость.  Риск, конечно, остается во всех случаях. Но он в себе уверен, а потому легок на подъем: жена и дети у него, скажем, в Москве, Харькове или Ленинграде, а сам «рванул» на золото.

 

Едет он не на государственные подъемные, а на свой счёт, не будучи уверенным окончательно, что примут в артель, хотя договаривался предварительно.  В случае неудачи весь этот вояж обойдется ему в несколько сот рублей. Не знает он наверняка и какой участок достанется их артели, подфартит ли на этот раз с золотишком или попадётся полигон - слезы, где сколько ни мой  - ни черта не намоешь, а зарплаты никакой не будет. Весь расчёт с грамма золота. Сколько сдал -  столько получил. Оплата по конечной продукции.

 

При таких условиях почешешь затылок, прежде чем поехать. Но Старатель верит в свою звезду.

 

«Некоторые с нами по три-четыре сезона работают, но бывает, что не понравится, и человек на второй год уже возвращается. Всё от заработка зависит»…

 

 «Зарабатываем? Когда как. Иной раз и не очень везет. Но если всё идет нормально, то в сезон получаем прилично. На год разложить -  в месяц выходит рублей пятьсот. Но мы целый год не работаем, только в промывочной сезон. Зато по 12, а то и по 16 часов. Всё делаем сами»...

 

«Послушайте, у рабочих на приисках нормированный день, так? Два выходных у них, так? Праздники, отпуска - всё, что положено? А у нас ничего нет. Мы Старатели. Это про нас точно сказано – стараемся»...

 

«Вы сами рассудите. Бульдозеры у нас хуже, чем на прииске? Хуже. Промывочные приборы хуже? Хуже, и намного, старенькие покупаем, сами реставрируем. А золото добываем на каждого больше, чем на прииске. Больше и дешевле обходится, чем у них.  Как это понять? Вот объясните, за счёт чего?»…

 

« А знаете, где мы золото берём? На самых бедных участках, там, где прииск от него уже отказался»...

 

 Какие северные? Какие надбавки? Нам, старателям, ничего не платят. Ровным счетом ничего. Это на прииске, там - да, северные вынь-положь. А у нас всё от грамма: сколько намыл, столько и получил. Цена грамма золота установлена, вот и весь с нами расчёт»...

 

 В артели, где мы побывали, старатели собрались из самых разных городов страны, но больше всего было москвичей и ленинградцев. В прошлом они работали шоферами, строителями, слесарями, один из них, однако, оказался бывшим юристом, а другой - актером. В артели около 20 человек, возглавлял её председатель, который, впрочем, вместе со всеми работал на бульдозере, а за свое председательство получал полуторную долю дохода: ему писали не один трудодень, как всем, а полтора. Другого начальства не было вовсе. Старатели вообще не держат лишних людей, поскольку общий артельный заработок распределяется между участниками. «Лишних ртов нам не надо»,  - говорили старатели.  Поэтому они не считаются со временем, а в промывочной сезон, с мая до сентября, работают так, что и впрямь готовы медведя съесть. Кстати, повара эта артель пригласила и столичного ресторана. Старатели платили ему ежемесячно 400 руб. Их собственные доходы позволяли это.

 

На прииске «Пятилетка» мы застали десять старательских артелей - 250 человек.  Они давали предприятию  половину плана добычи золота. Дотошный Александр Иванович заинтересовался: куда девается техника, купленная у государства, после того, как в конце года расторгается договор с артелью? Оказалось, что она продолжает числиться за артелью, сохраняющий формально свое название. Техника достается тому, кто на следующий год вернется снова. А в тех случаях, когда артель почему-либо распадается окончательно, старатели продают свою машину государству.

 

Я уже говорил, что старатели избегают лишних ртов. На практике это выглядит так.  Принимают к себе в артель лишь тех, кто владеет многими профессиями. Поэтому  бульдозерист у них - и слесарь, и электрик, и учётчик. Каждый может делать всё, что требуется. Это люди высокой квалификации, спаянные, сработавшиеся, подобравшиеся по принципу полной психологической совместимости. Со стороны в артель попасть трудно. Обычно отпускники привозят с собой друзей, за которых ручаются. Такая осторожность объясняется очень просто: заработок всех зависит от каждого, и никто не должен подвести. К тому же жизнь в маленьком поселке среди гор, оторванность от мира, жизнь в северной тайге, полная неожиданностей и опасностей, требует от каждого многого. Тут не доверишься кому попало.

 

Руководители приисков подтверждали то, что мы слышали от старателей, хотя не все с этими порядками были согласны. Один из директоров в Ягодинском районе выработал для себя своеобразную стратегию отношения со старателями: « Я не должен допустить, чтобы у них развивались в частнособственнические тенденции, но и не должен ограничивать их возможность зарабатывать в соответствии с количеством и качеством труда. Иначе теряется смысл старательской золотодобычи вообще».

 

- Верно, золото у них выходит дешевле, чем у нас, - говорил он.  - Моют они действительно на клочках, отработанных уже  местах, там, где нашу технику ставить невыгодно. Правда, в себестоимость старательского золота не входит разведка, определение контуров участков, технадзор - словом, общезаводские расходы.

 

- А если всё это учесть? -  Не отставал Александр Иванович, любивший точность во всём, что касалось экономики. Недаром же он был не только писателям, но инженером, а в молодости учился на математическом факультете МГУ.  - Если подсчитать всё до копеечки? Что тогда?

 

-  Всё равно из золото будет дешевле,  - признался директор.

 

 Рабочим государственных приисков платили, убеждались мы, совсем иначе: за отдельные операции - вскрышку грунта, промывку, независимо от добытого золота.

 

- Вот я только что вернулся из старательской артели, - директор жестом показал куда-то позади себя, будто там, за дверью, и есть эта самая артель.  - Видел я, как они ремонтируют бульдозер: все до одного крутятся вокруг, не отойдут, пока не отремонтируют. И выходит у них дешевле: старье идёт в дело, не один винтик на землю не упадет.

 

Несколько иначе, однако, подходил к старателям директор Беличанского прииска. Был убеждён, что нужно дать им нормы: столько-то в день перерабатывать песков, столько-то отремонтировать техники.

 

- Но у них же трудодни есть! Возразил Смирнов-Черкезов.

 

-  А что трудодни? Трудодни это выхода. Одной бригаде подфартило, и она взяла золота больше, чем другая, а Песков переработала в двое меньше. Но выходов одинаково. Понятно?

 

- Нет, стоял на своем Александр Иванович, нам непонятно. Получается, что вы, руководитель, ратуете за уравниловку? Вдвое ли больше золота, двое ли меньше - платить одинаково. Так?

 

Директор отрицательно покачал головой:

 

- Нет, не так. Фарт в какой-то мере должен учитываться. Старательская доля всегда была связана с фартом. Но только в какой-то мере. Если уж слишком большой выпал фарт, и они намыли по счастью, и не по труду, что я им - за счастье платить буду? Правильно, что в этих случаях расценки пересматриваются, и в договоре такой пересмотр оговорен. А договор на общем собрании старателей обсуждается, и они подписывают его.

 

Вечером, когда мы на очередном попутном грузовике катили по колымской трассе ещё на один прииск, Александр Иванович предложил нам проанализировать ситуацию, весьма его заинтересовавшую. Всё-таки согласитесь, говорил он, странной выглядит мысль директора  - нормировать труд старателей, которые и так работают каждый за десятерых, и не считаясь ни с каким временем.

 

- Не сказывается ли здесь недоверие к экономическим регуляторам? Не говорит ли в данном случае устами хозяйственника давняя привычка ориентироваться на норму, а не на конечный результат труда?

 

 Вновь и вновь в своих беседах на Колыме обращался он к этому вопросу, задавая его разным людям.

 

- Вспомните, что не сразу пришли мы к модели безнарядных звеньев в деревне, - убеждал он и своих собеседников, и нас, единомышленников, которых не надо было убеждать.  - Даже сейчас к таким звеньям на селе многие относятся с недоверием. Многих в деревне всё ещё смущает подрядная форма организации и оплаты труда. А ведь отличный есть опыт! Первицкий есть! Вот, оказывается,  ещё и старатели! И здесь экономические регуляторы создают похожую картину.

 

 Попробуем приглядеться к тому, что объединяет сельские безнарядные звенья со старателями, что способно сблизить даже столь разные вещи, как боронование и промывка золотоносных песков, пахота и бульдозерные работы. Приблизимся , и окажется, что волшебная палочка - оплата за конечно продукцию. Прямая заинтересованность человека в результатах своего труда.

 

 - Нет, нормы и у старателей должны быть, -  уверял нас тем не менее директор прииска «Экспериментальный»,  - как и в любом колхозе должны они быть: выкосил - получи, вспахал -  получи. Нужно, чтобы это было и у старательской артели. Нельзя платить только «от урожая». Раз  старатели на Советской земле живут, сегодня у них должно быть по-советски.

 

Мда-а, - качал седой головой Смирнов –Черкезов, заглядывая в глаза собеседнику, пытаясь поймать директорский взгляд.  - Видите ли, дорогой товарищ, что получается? В ваших рассуждениях безнарядная форма работы никак не вписывается в рамки социалистической экономики. Эка куда хватили! Не ошибаетесь ли? Именно оплата «от урожая», по мнению многих ученых, весьма перспективна, поскольку и материально, и психологически бьёт в одну цель -  рождает стремление получить как можно больше продукции.

 

 

"Почему сказал Абел?"

 

 

С Колымы отправились мы на Камчатку на совещание по развитию производительных сил региона.  И до чего же был Александр Иванович доволен, когда директор Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения АН СССР А. Г. Аганбегян, ныне академик, а тогда еще член-корреспондент, сказал с трибуны:

 

-  Меня уже давно интересует такой вопрос: как это получается, что старатели, работая на тех участках, которые государственному прииску невыгодны, на худших, чем у прииска бульдозерах, с более примитивными промывочными приборами,  заработки получают в два-три раза выше и золото дают в полтора раза более дешевое, чем на государственных предприятиях? Как это получается? Конечно, они намного больше работают, и мы не можем на государственных предприятиях столь интенсивно использовать труд людей,  не предоставлять выходных, отгулов и т. д. Но насколько вообще можно больше работать? Есть же предел физических возможностей человека!.. Вот я считал: максимальная возможность у старателей работать интенсивнее в полтора раза. А производительность труда выше в три раза! Как видим, нельзя всё объяснять тем, что они работают сверх нормы. Тут происходит еще и другое - экономия по всей цепочке затрат. Старатели не накручивают вокруг промывки дополнительные расходы: «полсварщика» на бульдозер, механик на два бульдозера, горный мастер и т. д. и т. п. Три человека они ждут два часа, пока будет произведен съем золота – обычно именно так и делается на государственных приисках. Всего этого у старателей нет. Поэтому и выходит у них большая эффективность. Я не хочу призывать, чтобы всё это было взято у старателей государственными приисками, но кое-что взять полезно…

 

 Ужиная на пароходе, приспособленном в Авачинской бухте под временную гостиницу, мы горячо обсуждали эти слова Аганбегяна.

 

 - А вы задумывались,  почему Абел рассказывал это на Камчатке, где нет никаких старателей? -спросил, хитро прищурившись и улыбаясь, Смирнов-Черкезов. Он был знаком с Аганбегяном  издавна, часто наведывался в Новосибирский академгородок и за глаза всегда называл его коротко - Абелом.

 

 - Чтобы на ус мотали, - отозвался Владимир Травинский.

 

 - Видимо, это его занимает как общие принципы организации труда. - высказал предположение Виктор Переведенцев, единственный среди нас, литераторов, ученый.

 

Александр Иванович кивнул:

 

 Правильно, други мои, всё это правильно. Но мало и не конкретно. Суть в том, что сказал он именно здесь, на рыбацкой Камчатке. Не понятно? Поясню: старательские артели или государственный прииск… А если такое же точно положение вытекает из сравнения колхозных артелей камчатских рыбаков и гослова? А? Я кое-что разнюхал в кулуарах сегодняшнего совещания. В колхозах раза в полтора выше улов на судно, выше и обща эффективность. Тут нужно разобраться до точки.

 

Так определилось наша с Владиленом Травинским новое задание. В тот раз не хватило времени во всём разобраться, командировка была на излете, пришлось возвратиться в Москву. Но цепочка -  безнарядные звенья в деревне – «шабашники» -  старатели и, может быть, рыбаки крепко засела в голове Александра Ивановича. Ему виделась закономерность, и хотелось получить новые доказательства. Едва  разгрузились от срочных дел, он пригласил нас с Травинским, начал поторапливать:  «Пора, пора, дорогие, снова на Камчатку! Ищите корни этого явления. Чувствую, откроется вскоре нечто прелюбопытнейшее».

 

 

***

 

 

"Старик" оказался прав.

 

 

В рыболовецких колхозов Камчатки, поездив по полуострову, убеждались мы с Травинским, есть нечто сходное, при всех внешних различиях, со старательскими артелями золотодобытчиков Колымы. С точки зрения способа оплаты труда - только в этом отношении! - положение колхозного рыбака, допустим Иванова, сравнимо с положением старателя. А рыбака из государственного рыболовецкого предприятия, скажем, Петрова, по этому признаку можно сравнить с рабочим государственного прииска. Разницу в юридическом и социальном отношении мы сейчас оттенять не будем, просто запомним, что она есть, и существенная, а подчеркнем главное для нашего разговора: оплата по конечным результатам, «от урожая» прямо сказывается на поведении человека - впрочем, как и отсутствие такой оплаты. Два типа оплаты - две линии поведения.

 

Допустим, Иванов из колхоза и Петров с государственного комбината вышли в море. Иванову, в отличие от его коллеги, платят только за конечную продукцию. Другое дело, что колхозы богаты, да еще объединены в мощный «Рыбакколхозсоюз», есть всякого рода страховые фонды на случай тех или иных бедствий, не зависящих от трудолюбия и удачливости рыбаков. Но мы запомним сейчас обычную, нормальную систему оплаты отдельных промысловиков и проследим за общим и отличным в жизни Иванова и Петрова. Общее у них - морской простор, стихия, рыба, суда и снасти. Колхозы имеют такую же технику, не слабее. И ловят в столь же отдаленных районах, у берегов иных материков. Кто-то, может быть, представляет себе, что артель - это с удочкой у бережка. Камчатский колхоз в Сероглазке, где мы были, как и многие другие ему подобные, смотрит в океан, снаряжает в рейс не только современные сейнеры, но и большие морозильные  рыболовные тральщики - БМРТ, гигантские плавучие заводы, самую мощную технику, имеющуюся на вооружение флота. Итак, отправились в путь за одним и тем же…

 

 Допустим также, что оба работают они отлично, рыбаки опытные - всё про них. Но если Петров ничего не поймает, - мало ли что! - он всё-таки получит 70% навигационной ставки до плюс ещё «северные» надбавки. Иванову же возвращаться на базу с пустыми сетями никак нельзя, он станет лезть из кожи и постарается выловить как можно больше и как можно быстрее. В честности и работоспособности Петрова сомнений нет, однако, учитывая характер оплаты только лишь за конечную продукцию, Иванов при прочих равных условиях, наверное, приготовится к лову лучше. Тут сработают объективные законы человеческой психологии. У Петрова, положим, поломка двигателя в пути - беда, а у Иванова - трагедия, потому что у колхоза всякая вина - вина, а раз нет улова, то, будь хоть сто раз виноват двигатель, ответит Иванов, и ответит рублем. Петров потеряет прогрессивку, а Иванов всё.

 

 По-разному отнесутся они и к орудиям лова. Рабочий комбината - просто добросовестно, а колхозник - втройне. По-разному будут реагировать на вынужденные, «сверхплановые», ремонтные простои. Петров на время ремонта, сколько бы ни простоял дней, хоть полгода, свое, пусть поменьше, чем море, но получит, а для Иванова каждый час простоя - зарез! Поэтому комбинатовский рыбак станет лишь поторапливать своих ремонтников, а Иванов, не раздумывая, примется латать дыры вместе с ними – лишь бы поскорее отправиться в море.

 

Читатель в уме сам может проследить  далее разницу в действиях двух воображаемых персонажей.

 

 При всех прочих равных условиях Иванов вынужден действовать энергичнее, соображать быстрее, поступать хозяйственнее - если он хочет заработать, конечно, и заработать побольше. А он хочет, можете не сомневаться. У Петрова есть финансовый тыл, Иванов же должен его завоевать. Условно говоря, Петров заинтересован относительно, а Иванов абсолютно. Выражаясь наукообразно, экономическое стимулирование Иванова действеннее чем Петрова.

 

 Итог понятен: производительность труда рыбаков колхоза выше, чем комбината. Центнер рыбы колхозу обходится гораздо дешевле, чем комбинату, поэтому колхоз может больше за него заплатить. В результате заработки в колхозе даже выше чем в гослове. Не имеющий никаких гарантийных минимумов и северных надбавок Иванов всё же ухитряется получать больше, чем обеспеченный всей этой «страховкой» Петров, - вот вам и эффективность стимулирования «от урожая»! Не забудьте, что административная настройка над производством в колхозе проще, чем в госпредприятии: поэтому очень помогает простота учета и контроля при системе прямой оплаты за  сданную продукцию. Не забудьте и об отсутствии в колхозе текучести - на комбинате она высока.

 

Директор Усть-Камчатского комбината рассказывал нам, что его предприятию каждый центнер рыбы гораздо накладнее, чем колхозу: разница  рубля в три-четыре, а ведь речь идет о тысячах раз по три-четыре рубля! На одного работника, говорил директор, комбинат добывает рыбы много меньше, чем колхоз. Экономическое преимущество колхоза над комбинатом в ту поездку мы определили даже визуально: колхоз строил дома - комбинат не строил, у колхоза хватало мест в яслях и детских садах - у комбината с этим была беда, колхоз гордился роскошным клубом -  комбинат не имел никакого.

 

 - Аналогия в системе оплаты труда между старательской золотодобычей и кооперативным способом лова, - сказали мы по возвращении «старику»,  - прямо-таки бьет в глаза.

 

 - Так вы теперь поняли, почему хитрый Абел рассказывал рыбакам байки о золоте? - смеялся Александр Иванович. - С таким же успехом он мог бы проводить сравнение с нарядными звеньями в деревне. Надо обо всём этом писать так, чтобы ниточки переплетались, связывались в узелок. Общие тут, общее!

 

 Однако была и разница, это мы понимали. Помимо главного стержня - заранее определенной платы по конечным результатам  (суть и соль бригадного подряда!) - вся прочая «настройка», по существу, у всех была разная, несхожая, продиктованная не только характером самого продукта (хлеб, коровник, золото, рыба), но и характером отношений с государством, обществом.

 

В безнарядных звеньях и рыболовецких колхозах - работники постоянные, относящиеся к социалистическому хозяйству, основанному на началах кооперативной собственности или даже собственности государственной, поскольку безнарядные звенья могут быть и в совхозах.

 

«Шабашники» - птицы залётные, случайные, спустившийся чуть ли не с небес на плечи очередного Рязанского или Курского председателя Кирилла Петровича  (я пользуюсь здесь названием одной из статей Георгия Радова – «Кирилл Петрович и боги»), чтобы за сезон сколотить ему ферму, а себе - сумму. На прямые отношения с государством они практически не выходят, редко поднимаются выше межколхозстроя, варианты договоров с ними случайны и разнообразны, технику им, разумеется, никто не продает, условия труда вообще не рассматриваются: хоть сутками не вылезай со стройки, а коровичек изволь положить к сроку, денежка твоя уже в мешочке - вот она. И работают они за этот «мешочек», сутками не вылезают. Бывает, что Кирилл Петрович нарывается и на авантюристов, халтурщиков, не державших топора в руках, но это уже обыкновенное жульничество, а я говорю о «богах» истинных, сезонных строителях, работающих способом подряда.

 

Наконец, старатели… Здесь уже всё перепуталось – смешалось: и артель с Уставом, и профсоюз, и вместе с тем все признаки «шабашного», то есть отчаянного, до белого каления, сезонного труда  ради всё того же «мешочка».

 

 Как выловить из всего этого рациональное зерно, отбросив непригодное для социалистического производства? Можно ли плату за конечную продукцию сделать принципом не на «шабашной», а, допустим, на крупной государственной стройке, жилищной и промышленной? Короче, возможен ли будущий  (для нас в то время - неведомый, будущий) Николай Злобин со своей бригадой, своим почином? Аргументы со старателями и рыбаками приводились для поддержки подрядного способа в деревне, в помощь утверждающим себя в борьбе безнарядным сельским коллективам. О промышленности не мечтали, но в перспективы строительного подряда Александр Иванович Смирнов -Черкезов заглянуть в беседах с нами я пытался. Отменный строитель, в прошлом главный инженер треста, писатель понимал, что нельзя перенести «живьем» подряд «шабашный» на современную индустриальную строительную площадку, нужно как-то отбросить чрезмерную интенсификацию труда рабочих, нельзя допустить «вкалывания» по 12-15 часов и расчёт денежные должен быть иной - многоэтажное здание не коровник, совсем, совсем другими суммами приходится оперировать. Как полезное зерно использовать, перенести? Ответа в то время не находили…

 

 Ясно было одно: бригадный (артельный) подряд перетряхивает механизм экономических и социальных отношений, меняет психологию людей. Не только личный интерес, но и саму круговую поруку заставляют служить общественному благу. Мы не сомневались, что рано или поздно выйдет эта идея на поле благодатное, широкое.

 

Ответ на  многие мучившие нашего мудрого «старика» вопросы стал гораздо яснее, когда вспыхнул и разгорелся злобинский подряд. Никто не удивился ему. Удивительно, как быстро примирились противники. Яростные споры опали, будто октябрьские листья. Позабыли предысторию сражения за подряд, сразу приняли его как нечто ценное, естественное, само собой разумеющееся. Лишь порывом тугого ветра проходит иной раз по рядам сторонников и доброжелателей вздох нетерпения: почему медлят, почему робко, почему неуверенно распространяется очевидное?

 

Да, теперь уже очевидное!

 

Вижу тот доказательства пользы общественных дискуссий. Разумное не улетучивается, оседает чьих-то головах. И пусть в большинстве сельских хозяйств до сих пор нет, к сожалению, безнарядных звеньев (хотя в одной только Николаевской области, как сообщает печать, их уже около шестисот), пусть в большинстве строительных площадок ещё не внедрился злобинский метод, но идея торжествует, и вот уже подрядные бригады появились в промышленности.

 

Сначала выглядели они потерянными островками в бушующем море индивидуальной сдельщины. Потом кое-где были созданы участки, услышали мы о сборочном цехе Ленинградского станкостроительного объединения имени Я. М. Свердлова, возглавляемого в то время Георгием Андреевичем Кулагиным. Он был, вероятно, первым среди директоров, рискнувших перевести на подрядные отношения целый цех, да ещё такой, где собирали станки на экспорт - для США, ФРГ, Швеции, Англии. Заработок общий - бригадный, «артельный» - на фирме Кулагина делили рабочие по своему усмотрению, без вмешательства администрации. Но даже Кулагин, умный руководитель, не жалевший для распространения этого метода сил и времени, не останавливавшийся, когда требовалось, перед употреблением немалой своей власти, - даже он не смог перейти через рубеж одного сборочного цеха.

 

О сюрпризе Калужских в турбинистов широкая общественность не знала. Это действительно оказалось сюрпризом.